- Что ж... Может, на вальдшнепов поедем? - спросил я своего верного товарища по охоте. - Оно хоть и поздновато, но, возможно, какой-нибудь еще и замешкался у нас. Да и Ральфа нужно проверить, не забыл ли он за зиму, как стойку делать. Поедем, малость проветримся.
- Нет, не поеду! Весенней охоты я не признаю! И тебе не советую! Я противник весенней охоты!
- Почему? Весною в лесу красота какая!
- Вот потому, что красота - я и противник! И задумался, задумался мой верный товарищ. А потом и спрашивает:
- Был ли ты когда-нибудь молодым?
- Кажется, - говорю, - был! А что?
- Когда-то и мне, - говорит он, - было восемнадцать лет. И были тогда у меня глаза, как сливы, и кудри, как песня. И была тогда весна. А Галя, что жила там, за садиком, как перейти леваду, так Галя та, поверь мне, была краше весны! Такой осанки, очей, косы, такого голоса и взгляда, - вот присягаю тебе!-не было ни у кого на свете! Мои глаза, и мои кудри, и все, что в груди моей билось и горело, все было для Гали, а Галин взгляд - для меня.
«В субботу вечером, когда папа с мамой уснут, приду», - сказал я Гале. «А я буду ждать. В клуне», - зарумянилась, зарделась Галя. Настала суббота.
Ой, как же долго, мучительно долго в ту субботу не вечерело! И целый день тогда из сердца моего лилось:
Когда б уже вечер
Да повечерело...
И батюшка в ту субботу долго вечерню служил. И отец мой почему-то долго-долго во дворе возился, а мать все чего-то на одном месте топталась... И почему, скажи ты мне, в такие субботы время не на рысаках ездит, а на волах, да еще на таких ледащих, что все бичи и все кнуты о них, клятых, изломал бы?! Наконец-то родители улеглись и уснули. Какую ж я в тот вечер рубашку надел, как же я свои кудри расчесал и сапоги как я начистил! А суконная чумарчина на одном плече, как перышко. И пошел! Нет, вру: не пошел, а полетел. За садочек. Господский тогда был тот садочек. Весь липами обсажен, Большими-большими липами.
И был май. И липовая листва едва только распустилась, прижмется к веткам и потихонечку-потихонечку шепчет. А месяц на липы золото ковшами сыплет. И цвела сирень, и ландыши цвели. А соловьи, а соловьи! Что-то невероятное! Особенно мне врезался в память один. Он не пел, а рыдал над своею любимой, которая где-то совсем недалеко от него, под кустом, своим теплым тельцем укутала шоколадные яички. Он
умолял:
Люби! Люби! Люби!
Целуй! Целуй! Целуй!
На минутку остановится и снова: «Люби! Люби! Люби!»
И каждое это его «люби!», каждое его слово «целуй!», вылетая из пылкой соловьиной груди, окутывалось запахом сирени и ландышей, украшало веночком трепетное сердце его любимой, которая согревала под кустом будущих своих соловушек.
И шел, я помню, через леваду... Узенькая тропиночка над ручейком. Ручеек с камешками играет: подбежит, плеснет на камешек, сверкнет смехом и побежит дальше. А над левадою - нежные-нежные шатры из золотой кисеи, ясные-ясные, как Галины очи. А дальше вербы стоят, стоят и тихо-тихо - думу думают. За вербами Галин огород, а с огорода во двор перелаз... И вот я на перелазе. Стал. Сердце «тех-тех-тех».
... Как вдруг кто-то как технет меня колотушкой по шее, я только - ой!
- К Гале, чертов парень?! Я тебе покажу Галю!
Оттуда к леваде я бежал, должно быть, быстрее, чем к перелазу. На леваде я упал в траву и зубами рвал ту траву.
Я плакал. Плакал не от боли, нет. Я плакал оттого, что я не видел Гали. Давно это было...
Но и теперь, когда меня иногда уговаривают поехать на весеннюю охоту и стою я где-нибудь над озером и вижу, как на утиный крик, в котором и желанье и просьба -да где там просьба, мольба! - когда на такой крик мчится зачарованный селезень и камнем падает в воду, - прекрасный, как сказка, в своем весеннем наряде, как писанка, раскрашенный всеми цветами, - я замираю. Вот так же и я бежал по леваде к Гале...
И когда я поднимаю ружье и беру его на мушку, я не селезня вижу на озере, я вижу себя на перелазе и... опускаю ружье!
- Нет, друг мой, весною я не охочусь. Я люблю полевать осенью. И утку, и вальдшнепа, и все...
* * *
Вальдшнеп, или лесной кулик, - благородная птица, немного меньше нашего голубя,
темно-рыжего цвета, с долгим, как у всех куликов, клювом и длинными ногами.
Вальдшнеп, как сказано, птица лесная, у нас не выводится, а только перелетает: весною, когда путешествует на север, на места своего гнездования, и осенью, когда
возвращается в теплые края.
Тогда в густых кустарниках, а особенно на опушках у нас на Украине появляется
вальдшнеп - и поодиночке и целыми стаями, так называемыми высыпками. Вот тогда и
охотятся.
Охотятся с охотничьими собаками и на «тяге»... Тяга - это то самое, о чем И. С. Тургенев сказал: «Вы знаете, что значит стоять на тяге?» Итак, на тяге можно стоять.
Но стоять, как вы знаете, можно и на улице. И в комнате можно стоять. Тяга не похожа ни на улицу, ни на комнату. Тяга - это совсем наоборот.
Тяга - это когда весною или осенью вальдшнеп перелетает, «тянет» с одного места на другое. Утром и вечером.
Бывает это чаще всего над балкою, когда в вечерних сумерках над деревьями покажется силуэт вальдшнепа.
И вы его стреляете.
Вы идете на тягу заранее, чтобы до сумерек выбрать место, осмотреться, примериться. Осень...
Лес стоит задумчивый, печальный: ему вот-вот придется сбросить пышные свои одежды, подставить свои ветви дождям холодным, метелям снежным. Листва с печали желтеет, а кое-где с тоски наливается кровью. Вот падает кленовый лист: умер он, оторвался с родной ему веточки и падает. Он не падает на землю отвесно - нет.
Ему так не хочется идти на вечный покой, лежать и тлеть среди умерших собратьев своих...
Он кружит на прогалине, то вверх взлетает, то устремляется к земле. Ой, как не хочется ему тлеть!
Последним конвульсивным движением он порывается вверх, к свету, к солнцу, что так ласкало его, так голубило...
Но нет уже сил у кленового листа, нет уже в нем жизни, кленовый лист падает на землю и затихает...
Весною на его месте будет молодой лист, зеленый, он с ветром будет разговаривать, хватать жилками своими солнечный луч, под дождем купаться и росой умываться... Чтобы потом умереть... Старое отживает, новое нарождается. «Хор-хор-хор!» - слышите вы «позывные» вальдшнепа. «Б-б-бах!»
- Ну, что? - кричит вам с другого конца балки приятель. - В кого попал? В пуделя?
- В пуделя! - отвечаете вы.
- Я так и знал! - иронизирует приятель. А вы себе думаете: «Слава богу, что пудель! Пусть пташка себе живет!»
Точно так же очень интересно охотиться на вальдшнепа и с собакой. С хорошей, само собой разумеется, собакой. Стойка... «Пиль!..» «Бббах!» и т. д. и т. п.
А мне сдается, что охотиться на вальдшнепа с собакой не так даже интересно, как об этом рассказывать.
- Мой Ральф... Не успел я вылезть в Святошино из трамвая, смотрю: он уже потянул. Я за ним. Тянет, тянет, тянет... Я за ним... Уже и Ирпень пробежали, а он тянет... Гляжу, вот-вот уже Коростень, а он тянет.
- Слушай! - перебивает один из гостей, - давай выпьем и закусим, а потом уж пускай он и дальше тянет...